Бесконечность ее семи нот

Ирина Моргулес   

Композитор Татьяна Шкербина признает любые жанры, кроме попсы. Если попытаться перечислить все созданное этой молодой женщиной, на газетной странице останется мало места. В этом перечне будут симфония, симфоническая картина, произведения для самых разных, порой очень неожиданных сочетаний инструментов, вокальные циклы, музыка к драматическим спектаклям и прочая, и прочая, и прочая…

Татьяна Шкербина — дипломант международного конкурса, она доцент кафедры истории и теории музыки ЧГАКИ, то есть ее авторитет в мире серьезной музыки высок, профессионализм вызывает уважение в среде музыкальной общественности. А широкую публику имя Шкербиной стало интересовать после премьеры на сцене Челябинского концертного объединения ее балета—мистерии «Аркаим». Мне казалось, что я задаю самый наивный вопрос, который только может быть:

— Как становятся композиторами?

И слышу в ответ:

— Не знаю.

— А собственный опыт?

— Я, как и мой муж — заведующий кафедрой народных инструментов, профессор ЧГАКИ Николай Малыгин, не из музыкальной семьи. У него все в роду врачи, а у меня — технари. Папа был физик-ядерщик, невыездной, работал в закрытой лаборатории, занимался физикой взрыва. А мама — инженер-конструктор. Как-то садик (а он был рядом с политехническим институтом) оказался закрыт, воды что ли не было или какая-то другая причина… Папе деваться было некуда, пришлось взять меня с собой на работу в эту самую закрытую лабораторию. Чтобы не мешала, дали оказавшуюся у одного из сотрудников клавишную губную гармошку — детскую игрушку. И через некоторое время слышат какие-то вариации на народные темы. Они работу побросали, стали слушать. А потом говорят папе: «Слушай, ее срочно надо отдавать в музыкальную школу». Отдали. Школа № 2 на ЧГРЭСе оказалась с композиторским уклоном, то есть раз в год обязательно был экзамен по композиции, нас заставляли сочинять музыку…

— Заставляли?

— Ну, кого заставляли, кто сам радостно сочинял. Лена Поплянова тоже окончила эту школу. А я всегда стеснялась показывать, обычно это делала, когда рядом никого нет. Помню, что мой педагог Галина Николаевна Логинова все время перед экзаменами ставила мне двойки, потому что я первый раз исполняла композицию прямо на экзамене, получала пятерку и уходила. Потом, когда поступила в музыкальное училище, педагог Людмила Георгиевна Якимова уже знала, что я пишу музыку, сразу отвела к Анатолию Давидовичу Кривошею. Он, как профессиональный композитор и замечательный, просто гениальный педагог, помог раскрыть ту внутреннюю индивидуальность, которая была во мне заложена, дать в руки ремесло. Он заранее, еще когда я училась на четвертом курсе, свозил в Сверд­ловскую консерваторию, чтобы показать профессорско-преподавательскому составу. Потом я поступила в эту консерваторию, закончила ее в классе Анатолия Николаевича Нименского. И так стала композитором.

— Так просто? Выучили и стала?

— Была внутренняя потребность звукового самовыражения, без которого такой человек, как я, не может жить.

— Мне всегда казалось, что в каждом из нас время от времени звучит какая-то мелодия, но потом узнаешь, что ее уже кто-то до тебя сочинил.

— Я об этом не думаю. Когда начинает что-то звучать внутри тебя, садишься и записываешь.

— Когда вы поняли, что у вас есть этот редкий дар — создавать музыку, уже представляли, каким именно образом вы захотите этот дар проявлять? Ведь мир музыки бесконечно разнообразен. К чему тянет?

— Все варианты исчерпать невозможно. А тянет каждый раз по-разному. Я не могу этого сказать. Оно начинает звучать, и ты понимаешь примерно, что будет. Не сразу понимаешь. Сначала идет кристаллизация драматургии, потом поиск технических средств для ее воплощения, потом — определение жанра.

— А если заказ, то есть уже ограничения в теме, жанре, времени?

— Если заказ, то все проще.

— А бывает, что отказываетесь от заказа: «Нет, нет, это не мое»?

— Бывает. Отказываюсь от попсы. Раньше делала оранжировки, теперь отказываюсь, работаю только с живыми инструментами.

— Вы зависите от того, кем будет исполнена ваша музыка?

— Мне в общем-то в этом отношении везет, потому что многие вещи, что я пишу, довольно сложные для исполнения, и технически малооснащенные исполнители просто отказывались играть ее. На втором курсе была написана Соната для скрипки соло, которую я считаю действительно одним из первых моих серь­езных композиторских опытов. В консерватории было обязательным условием исполнение на экзамене произведения живьем. Когда я стала искать музыканта, который мог бы это достойно исполнить, то несколько человек отказались. Остался последний, а это был Дмитрий Петухов — первая скрипка Уральского симфонического оркестра. Когда я пришла к нему, он взял ноты в руки и сказал: «Я буду это играть».

Позже я узнала, что он серьезно занимается парапсихологией, и, играя произведения, настраивается на волну автора: Бетховена, Моцарта, кого угодно, считывал его энергетику, воссоздавая тот образ, что записан в нотах. Когда я пришла к нему на первую репетицию, он настолько точно попал в образ, что стоит играет, а у меня слезы.

— Он на вашу волну настроился…

— Мы потом подружились, для него я писала струнный квартет, дипломную работу — концерт для скрипки с оркестром…

— Какой инструмент вы любите больше всего?

— Большой состав симфонического оркестра.

— Не слабый аппетит.

— С дирижерами мне тоже всегда везло. И в Екатеринбурге, где Уральским симфоническим оркестром дирижировал замечательный Энхэ, и в Челябинске был Сергей Ферулев, а сейчас — просто блестящий дирижер Антон Гришанин.

— А каким образом вы заинтересовались Аркаимом и мыслью создать балет на темы, подсказанные его прошлым и настоящим?

— Идея проникновения одного времени в другое принадлежит автору либретто Константину Рубинскому. Когда я это прочитала, сразу картины встали перед глазами. Начала писать балет 1 февраля, а закончила 12 июня. Оказалось в День России, поэтому и запомнила дату точно.

— Это было два года назад. А само воплощение вам как?

— Очень понравилось, хотя многие сцены для меня были неожиданно решены. Когда я писала, я видела эти картины другими. Но я понимаю, что любой творческий человек имеет право на свой взгляд, главное, чтобы было убедительно. При первом просмотре какие-то (не все) картины, допустим, с Лжемессией и девушками, для меня были шоком. Постановщики сказали, что такое решение им диктует музыка. Так, как они сделали, для меня оказалось вполне убедительно. И зачем мешать другому творцу делать так, как он видит? И когда все собралось в единую картину, я поняла, что это логично. Балетмейстеры Светлана Лукина и Алексей Разин, дирижер-постановщик Сусанна Цирюк, сценограф Сергей Александров, художник по свету Галина Приклонская, танцоры ансамбля «Урал», объединенный симфонический оркестр под руководством Адика Абдурахманова и хоровая капелла Валерия Михальченко — все молодцы. И что интересно: жанром балета мы все занимались впервые, как и концертное объединение вообще. Мы искали, нашли решение — хореографическая притча.

— Что дальше?

— Сейчас работаю над детской оперой «Дюймовочка». Автор либретто опять Константин Рубинский. Это будет опера-розыгрыш: действие перенесено в наши дни. Например, у жуков модельное агентство…

— А крот — олигарх?

— Это Рубинский еще не придумал. Там будет и словесное, и музыкальное хулиганство. Будет интересно, надеюсь, не только детям, но и взрослым. Вот, например, песенка Жабы:

Хорошо быть кисою, хорошо собакою,
Только лучше Жабою, Жабою, Жабою.
Где хочу попрыгаю, как хочу — поквакаю,
Что успею стяпаю, сцапаю, схаваю,
Какое это чудо, когда судьба — болото.
Быть Жабой это круто, быть Жабой — это что-то!

— Что еще в планах?

— Ну, например, руководитель камерного оркестра «Классика» Адик Абдурахманов давно просит что-то для них написать. Думаю.

— У вас не было желания писать для эстрады?

— Нет.

— Но ведь если песня стала хитом, это мгновенная популярность, деньги и прочие радости…

— Нет. Попса вообще меня не интересует. А я делаю только то, что мне интересно.