Увидеть незримое. Какие смыслы скрывают натюрморты из Третьяковской галереи, показанные в Челябинске

Сложное понятие

К натюрмортам сегодня в общей массе людей незаслуженно пренебрежительное отношение. Что думают о натюрморте? Ну ваза с цветами. Ну корзина с фруктами. Или, может, набор необычных предметов. Не более.
Но это заблуждение. Натюрморт — это целый мир. Это философия. Это портрет — и в прямом, и в переносном смысле. С одной стороны, включение человека в композицию предметов не отменяет натюрморта. С другой — даже предметы без изображения человека содержат в себе невидимый с первого взгляда образ художника: его характер, замысел, настроение.

Натюрморт — это всегда высказывание, сатирического ли, политического или символического характера. Через натюрморт с нами разговаривает художник. Через натюрморт проступает эпоха. В натюрморте скрыты ответы на общечеловеческие вопросы о жизни и смерти, вечном и преходящем, истинном и ложном, прекрасном и отвратительном.

Натюрморт — это символ, даже если автор картины его изначально не закладывал. Символ может проявиться много позже и не без участия новых зрителей, исследователей, искусствоведов. Натюрморт — это не прямое высказывание о вещи. Это так или иначе скрытый смысл, который так интересно искать и разгадывать…

Погружение в мир вещей

В Челябинском музее изобразительных искусств представлено не так много картин, как хотелось бы. С одной стороны, это обусловлено особенностью помещения — зала им. архитектора Е.В. Александрова. Но даже такое количество картин дает зрителю море информации к размышлению. Одного посещения выставки может и не хватить для полного ее осознания. Эту экспозицию можно (и хочется) пересматривать, приходить еще и еще, с каждым разом открывая для себя что-то новое, глубже погружаясь в мир вещного.

Государственная Третьяковская галерея представила вниманию челябинцев ряд картин, которые отражают развитие и трансформацию жанра «неподвижной натуры», как называют натюрморт искусствоведы. Мы можем проследить, каким был натюрморт в первой половине XIX века и каким он стал в наши дни. Плодово-цветочные мотивы в картинах Ивана Хруцкого, Фомы Торопова, Алексея Тыранова сменяют жанровые сюжеты. Во второй половине XIX века натюрморт как жанр был вытеснен пейзажем и бытовыми картинами. Век ХХ, напротив, называют эпохой натюрморта. Мир вещей становится для художников и творческой лабораторией, и средством самовыражения. Но им интересны не вещи сами по себе, а воплощенная в предметах красота, символизм, скрытые смыслы.

В наши дни натюрморт, с одной стороны, вмещает в себя все, что было накоплено за прошлые века, с другой — проявляется в новых формах: в скульптуре, перформансе, инсталляциях. Современные авторы истолковывают вещный мир по-новому, часто иронически переосмысляя традиционные разновидности этого жанра.

Фрагменты путешествия

Открытие выставки, уникальной уже самой по себе, ознаменовалось еще одним значимым событием. Первую экскурсию по экспозиции провела куратор проекта, главный специалист отдела живописи XVIII — начала XIX века Третьяковской галереи Светлана Усачева. Приводим в статье несколько фрагментов этого удивительного путешествия по миру вещей.


«Дети за пианино». Н.П. Богданов-Бельский. 1918 г.

— Картина «Дети за пианино» Николая Богданова-Бельского, написанная в 1918 году, не случайно помещена на главную афишу выставки. Она воплощает собой идею о том, что жизнь вещей динамична, а не статична, переменчива, полна самых неожиданных историй и превращений.

Художник берет одну из своих любимых тем — крестьянский быт и изображает детей, окруженных вещами из барского дома. Предметы дворянского интерьера: огромное зеркало, фортепиано, кресло с обивкой и фигурной спинкой, фарфоровая посуда — расставлены в беспорядке. Все это — артефакты эпохи, символы уходящего века, осколки жизни, которая уже не повторится.

Крестьянские дети же олицетворяют собою новый мир. Для них эти предметы хоть и интересны, но чужды, незнакомы. Таким образом, художник символично изображает переход из одного исторического этапа в другой, смену исторических вех в России, а значит, и изменение самой страны. То, как он это делает, и вызывает улыбку, и заставляет почувствовать трагичность грядущих событий.

Следующая картина, на которой мы остановили внимание, — «Актриса» (1935 г.) Юрия Пименова, известного в большей степени по своей работе «Новая Москва».

— Это художник тонкий, лирический, глубокий, — продолжает Светлана Усачева. — В «Актрисе» он вполне проявил эти качества и достиг баланса, удивительной гармонии между изображением человека как меры вещей и предметов как меры людей. Это редкостная работа, которая сочетает в себе разные жанры — и бытовую картину, и портрет, и натюрморт. Рассматривая «Актрису», невольно придумываешь целую историю о том, что могло предшествовать этому моменту, или о том, что будет дальше.

В театральной гримерке, изображенной на полотне, мы видим не столько вещи, сколько их отражение в зеркале, их нечеткие контуры, проступающие через бокал с недопитым вином, прозрачный флакон духов. На спинке стула (на переднем плане) висят «крылья» — белая шаль. Хозяйка этой вещи «спрятана» художником. Она здесь, на картине, но ее не сразу замечаешь. Все предметы и сама актриса словно растаяли в воздухе, превратились в тени. Но это живые тени, которые ведут тихую лирическую беседу. И в то же время есть в этой картине что-то суматошное, звенящее, напоминающее осколки. Такое ощущение достигается благодаря импрессионистической технике, в которой исполнена картина.

Идем дальше. Рядом с «Актрисой» еще одна лиричная работа — «Читающая стихи» (1979 г.). Художник — Евсей Моисеенко.

— Человек и предметы здесь так тесно слились в своем настроении, что ты уже видишь не столько предметы, сколько их тени, повисшие в воздухе, — обращает внимание куратор. — Они звучат как стихи.

Странный диссонанс (это уже мои мысли): в своем розовом пушистом берете, который выделяется ярким акцентом на фоне спокойных цветов картины, чтец напоминает мне клоуна… В этой тихой комнате тени вещей, с одной стороны, становятся отражением повседневной жизни этой грустной женщины, с другой — воздействуют на нее, преображают, делают иной.


«Читающая стихи». Е.Е. Моисеенко. 1979 г.

Многих на выставке привлекла картина «Натюрморт с топором и коловоротом» (1979 г.) Гелия Коржева-Чувелева.

— Художник использует здесь классический прием обманки, к которому обращались мастера в XVIII веке, создавая натюрморты-игры, картины-ребусы, — объясняет особенность картины Светлана Усачева. — При первом взгляде на них кажется, что на стене висят настоящие предметы. И только через минуту обман рассеивается, и человек понимает, что перед ним живописное полотно.

Гелий Коржев-Чувелев — мастер тематической, грандиозной исторической картины. К натюрмортам он обратился не сразу. Они стали его своеобразным автопортретом. Коржеву важен психологический контекст предметов. Ему интересно показать не просто вещи, но то, что эти вещи рассказывают о человеке, о его состоянии, ценностях, мировоззрении. Поэтому каждый предмет, изображенный на картине, наделен яркой индивидуальностью.

Заключительная картина выставки, самая большая по размеру и формату, — это «Яичница» (2001 г.) Сергея Шеховцова. Картина написана на холсте, но не масляными красками, а эмалью. Художник выбирает этот материал неслучайно. И не просто так он изображает простой бытовой сюжет так масштабно и гиперреалистично. Тем самым Шеховцов создает новую условность, новую реальность, превращает банальный «кухонный» мотив в грандиозный символ обыденности. Художник словно побуждает зрителя как можно ближе присмотреться к тому вещному миру, который нас окружает.


«Яичничца». С.В. Шеховцов. 2001 г.