С металлом внутри. Дочь директора Танкограда мечтала пройти по улице Зальцмана

Согласитесь, столь нежную характеристику трудно применить в отношении мужчины. Но именно эти слова вспомнились, когда в музее ЧТЗ я увидел дочь Зальцмана Татьяну Исааковну Штанько.

Такого же небольшого роста, как и ее отец, хрупкая и с неожиданно горящими, молодыми глазами, которые могли принадлежать только человеку, страстно любящему жизнь. И та же редкая по своей обаятельности улыбка…

Звездный час отца

— К Челябинску у меня особое отношение, наверное, еще более трепетное, чем к моему родному Питеру, — говорит Татьяна Исааковна. — Думаю, что это происходит оттого, что мои детские годы, прожитые именно в Челябинске, совпали со звездным часом наших отцов. То невероятное, что они совершили в войну, на всю жизнь подарило им самим и нам, их детям, чувство высочайшей гордости.

Отец говорил: «Если что‑то случится со мной, передай Челябинску мои награды. Потому что все это было заработано здесь, с этим коллективом».

Моего отца нет уже почти 30 лет. И все, что он завещал, мы передали в музей ЧТЗ: и шинель, и папаху, и орденскую книжку, и удостоверения лауреата Государственной премии и депутата Верховного Совета.

Мы приехали с папиным правнуком, Кириллом. И я очень хочу, чтобы он прикоснулся к городу, прочувствовал живую историю, чтобы она до него дошла — через кожу, через сердце…

И я ему сказала: «Я не могу умереть, не пройдя по улице Зальцмана».

Вся наша семья очень благодарна всем четэзовцам, челябинцам за то, что они с таким уважением и трепетом хранят память об отце.

И очень дорогими вышли слова, которые были обращены к дочери директора Танкограда:

— Исаака Моисеевича не пригласили ни на один из наших юбилеев. Хотя были у него приглашения частного характера. Но он все-таки ждал приглашения от руководства завода. Но так и не дождался. Мы хотим извиниться от всего коллектива, от руководства за то, что его родной завод таким образом поступил с Исааком Моисеевичем. Все-таки Танкоград — это Зальцман.

Жизнь между датами

— Отца видела мало, — вспоминает Татьяна Исааковна. — Мама была очень строгий человек и нас воспитывала по-спартански. Отец приглашал на завод многих интересных людей, и все они бывали у нас дома: Клавдия Шульженко, Игорь Моисеев, который крепко подружился с моими родителями. У нас была Тамара Ханум, которая приезжала в Челябинск, чтобы забрать с собой погибавших здесь своих соотечественников.

Очень хорошо помню ночь 8 мая 1945 года, когда отец из Москвы позвонил и сказал, что подписан акт о капитуляции. Я помню, с какой радостью мы прыгали! Но хорошо помню и начало войны. В тот день мы были под Питером в Разливе, где снимали дачу и отмечали мой четвертый день рождения. Поскольку 22 июня было воскресенье, то отмечали мы на день раньше. Как только собрались все гости, началась речь Молотова. Ярко запомнились некоторые эпизоды: как все сели на кровать, и кровать рухнула, не выдержав всех гостей. Запомнилось и то, как мама заламывала руки над головой и ходила из угла в угол с искаженным лицом.

Все, что было между этими датами, я узнавала по мере взросления.

И танки шли под откос

— Отец приезжал в Челябинск еще за месяц до начала войны, — вспоминает Татьяна Исааковна. — Помню по его рассказам, какое сильное впечатление произвел на него Челябинский тракторный с его огромными корпусами, конвейерами, специализированными станками. Это был промышленный колосс. Но это был тракторный колосс, рассчитанный на массовое производство тракторов. И он тогда уже понял, что на базе такого завода можно оперативно перестроиться на выпуск танков.

Хорошо помню, как с балкона нашей квартиры на втором этаже видны были железнодорожные пути. Именно по ним с завода уходили составы с танками на фронт. Часто мы с братом считали количество платформ, долго тянувшихся за паровозом. Однажды мимо нас проследовал большой состав с танками и танкистами. Мы видели, как уже миновали мост через улицу Спартака паровоз и несколько головных платформ. И в этот момент раздался страшный грохот. Мы выскочили на улицу и увидели жуткую картину: весь состав пошел под откос. Вскоре в сторону завода уже двигались искалеченные танки, у некоторых танкистов были перевязаны головы. И лишь потом мы узнали, что здесь произошла диверсия.

Таська-маська

— Папа заметил меня как личность, лишь когда я училась уже в 10-м классе. До этого он меня, конечно, любил, ласкал. Нас с братом Леней, который был старше меня на пять лет, он называл тоже ласково: Таська-Маська, Леська-Боська.

Приходил он всегда поздно ночью, только поспать. И всегда помнила его нежный ночной поцелуй в голову. При этом характер у него был твердый, это был мужик!

— Когда уже вы стали взрослой, вас воспринимали как дочку Зальцмана?

— Папа всегда говорил мне: «Не высовывайся!» У нас в доме есть гравюра папиного портрета, сделанная еще в изостудии ЧТЗ. С будущим мужем мы познакомились еще студентами, начался роман, и он стал бывать у нас в гостях. И, конечно же, видел этот блистательный портрет. Так вот, два года он ухаживал за мной и не знал, что на портрете мой отец.

В институте я, конечно, не говорила об отце. Технологический институт для поступления мне подобрал брат, потому что здесь был очень порядочный ректор, петербуржец. И он принимал нас с тяжелыми анкетами. И мы все молчали о своих биографиях. Со мной училась, как позднее выяснилось, девушка, которая вообще родилась на Севере за колючей проволокой.

Траура не было

— Вы знаете, папе повезло: он очень правильно выбрал жену, мою маму, Ханну Иосифовну. У нас никогда в семье не было траура. Даже после 1949 года, когда отца предали и его сняли со всех постов. Относились к отцу во всех местах, где мы жили, с большим уважением, очень по-доброму. А жили мы после Челябинска в двух городах — Муроме и Орле, где я уже оканчивала школу.

Ему всегда помогали кировские заводчане. Когда он вернулся в Питер, они ему дали всех профессионалов. И когда он ушел из жизни, именно кировцы организовали все очень достойно: «он начинал с нами, и в последний путь проводим тоже мы»…

А сами родители не раскисали никогда. Я всегда была рядом, росла и закалялась тоже вместе с ними. И никогда не слышала, чтобы прозвучала в доме хоть какая‑то обида на то, что с ним сделали. Отец всегда говорил: «Я люблю любую работу. Туалеты придется мыть — буду мыть туалеты. Камни надо носить — с любовью буду носить камни».

Вспоминаю, сколько отцом было сделано в конце войны и в первые годы после победы для рабочих ЧТЗ! И как это украсило их жизнь! Появились прекрасный театр, зимний стадион, первые дома на Киргородке, садовые участки, первый троллейбусный маршрут… А что стоит созданная при его участии хоккейная команда «Дзержинец» — будущий «Трактор»! Казало бы, разве такое можно забыть?

Но с того печально «знаменитого» 1949 года отец уже никогда больше не видел ни заводских цехов, ни заводского театра, ни детского парка, который в народе долго еще называли зальцмановским. Да, он всю жизнь ждал приглашения от завода. Но так и не дождался…

Мы не дети лейтенанта Шмидта

Иногда она шутя замечала: не надо, дескать, из нас делать детей лейтенанта Шмидта.

У них и в самом деле сложилась своя жизнь — очень серьезная, с достойными результатами. Они самодостаточные люди. Брат, Леонид Исаакович, кандидат технических наук, талантливый конструктор, участвовавший в атомных проектах.

Татьяна Исааковна — создатель и руководитель уникальной лаборатории по разработке полимерных изделий для судовой электротехники. Она заслуженный изобретатель РФ, на ее счету 18 изобретений, которые помогли повысить безопасность подводных лодок и кораблей!

Иной обыватель с циничной иронией может заметить: небось, «король танков» мог, дескать, и виллы после себя оставить…

Знал бы такой «знаток», что дочь легендарного директора Танкограда живет в скромной питерской квартире на четвертом этаже в доме без лифта, что невероятно сложно для человека, которому очень трудно передвигаться.

Но она, как и ее отец, — все тот же «бархатный орешек с металлом внутри». Как и отец, с горящими, молодыми глазами, которые могли принадлежать только человеку, страстно любящему жизнь!